Улан [СИ] - Василий Панфилов

Тотлебен, несмотря на все достоинства, был известен как невероятный авантюрист и не один раз крупно вляпывался из-за этого, так что особых сомнений — пойдёт он на штурм или нет, у попаданца не было. Не было и у Аюки — на редкость умный и образованный человек. Ну а речь… Что тут поделаешь, если обучал его выходец из какой-то русской глубинки — СОВСЕМ глубинки.

Обоз доверили уланам потому, что больше, как оказалось — некому. Калмыки и казаки — слишком лёгкая конница, не выдерживающая серьёзного противостояния. Да и отношение местных жителей к ним было не лучшим. Чего уж греха таить — что те, что другие, мародёрами были знатными, да и прусская пропаганда работала. В общем, большая часть местных была искренне уверена, что “дикие азиаты” (а к казакам это тоже относилось), едят жареных младенцев и занимаются осквернением храмов.

Вот и получалось, что при приближении диковатых всадников немцы резко проникались духом патриотизма и готовы были оборонятся до последнего, рассылая соседям панические послания. Ну а к русским солдатам отношение было достаточно лояльным — на фоне местных наёмников и отребья, вербуемого в войска, соотечественники выглядели невинными зайчиками.

Ограбить они при случае могли, да и юбки бабам задирали — нечасто, нужно сказать, но бывало. Однако не совали ноги фермеров в камин, чтобы выпытать захоронку, не трогали малолеток, да и баб если валили, то не всей ротой.

Поскольку казаки были уже заняты, а лёгкая конница нужна была уланам позарез, то сотню калмыков переодели в европейские мундиры и приказали всячески маскироваться.

Уланам приходилось буквально разрываться — обоз-то важный, порох и прочее военное снаряжение. Русские и австрийские войска взяли такой темп, что телеги просто бы не успели[65] за войсками. Вот и пришлось выступать заранее, да пробираться потом окольными путями.

Стычки? Были, а как же. В этом вся сложность — грохнуть супостата с гарантией, да при этом не нашуметь. Вроде бы получалось — во всяком случае, даже если их и обнаружили, то погони пока не было, а это самое главное.

На сон оставалось совсем мало времени — особенно офицерам. Хорошо ещё, что уланы не были “чистыми” кавалеристами и привыкли при долгих переходах спешиваться и идти или бежать рядом с лошадью[66]. Пусть и выехали одвуконь, но за две недели путешествия вымотались жутко. Даже Владимир/Игорь чувствовал себя усталым…

Впрочем, он-то как раз работал больше остальных — знал возможности своего организма и старался “За себя и за того парня”. Поскольку обязанности квартирмейстера с него никто не снял (хорошо ещё, что командование ротой принял на себя новый офицер), то поговорка получилась к месту.

Вообще, попаданец в последнее время начал уже всерьёз считать, что за ним наблюдают высокопоставленные особы — чувствовался некий… интерес. Для примера — ну неужели не было грамотного и честолюбивого квартирмейстера для прославленного уланского полка? И ведь таких неувязочек — масса. Складывалось впечатление, что его проверяли на прочность и вообще — изучали.

Подъехав у Рысьеву, Владимир коротко обговорил кое-какие служебные детали.

— Эк тебя путешествие подкосило, — заметил командир.

— Да и ты не красавец, — хмыкнул подчинённый.

— Эт да…

— Ладно, Прохор Михайлович, — проедусь-ка я по окрестностям, развеяться надо, а то совсем уже…

— Да езжай уж, — отмахнулся подполковник, — вижу, что надо проветриться.

Оставив Тимоню отсыпаться, поручик взял одного из молодых. В одной из недавних стычек тот повредил руку, но как боевая единица он был спортсмену и не нужен — так, послать куда в случае нужды, чтобы самому лишний раз не мотаться.

Вспомнив карту и разъезды улан/калмыков, Владимир/Игорь понял, какой район не мешало бы проконтролировать. К сожалению, на полноценный контроль банально не хватало людей — они уже подъехали достаточно близко к Берлину, а здесь хватало строений и других мест для полноценных засад, так что некоторый группы приходилось отправлять достаточно большие — иначе могли напасть.

Спустя час неторопливой езды он остановился у подножия холма. Нет, не на холме — пусть сверху и открывается хороший вид, но не менее хороший вид открывается и на него… Вытащил трофейную подзорную трубу и поморщился непроизвольно — хоть она и считалась качественной, но с привычными биноклями точно не сравнить. Осмотрелся осторожно и поехали дальше.

— Стоп! — сказал попаданец немного погодя, — Макар, ничего не чуешь?

Улан аж приподнялся в стременах и замер, поглаживая лошади шею.

— Нет, господин поручик.

— А вот мне что-то…

Не договорив, экстремал “включил” свою экстрасенсорику и… показалось, что с запада от него движется большая группа людей.

Пришпорив коней, поскакали в… подозрительную сторону — и снова таже процедура с подзорной трубой.

— Княже, — подал голос Макар, — если туточки кто и ходит, то скорее — возле моста. Мы с месяц назад здеся проскочили, там вон — в версте отсюдова. Ежели есть какие отряды на том берегу, то моста им не миновать — берега топкие, неудобные, а ближайший мост кроме этого — верстах в семи, да и вроде как сапёры его рушили. А остальные совсем уж далече. Долго офицер не думал — идея вполне здравая.

К мосту подъезжали со всеми мерами предосторожности… и снова ничего. Однако руферу всё же что-то не давало покоя и он сосредоточился, замерев. Запах табака он мог учуять на несколько сот метров[67], а раз он чуял его, не видя людей, то это могло значить только одно — едет много курящих. Курить во время переходов позволяют себе почти исключительно кавалеристы — дыхалка-то не сбивается.

Оставив коней внизу с Макаром, он вскарабкался на холм и навёл подзорную трубу, всматриваясь в неё до рези в глазах. Удалось разглядеть какое-то марево, но это могли быть и дефекты стекла. Однако вскоре ситуация прояснилась — из-за деревьев выехали кирасиры. Довольно быстро поручик опознал прусских кирасир.

Мысли начали метаться, как бешеные — ситуация была исключительно поганой. Путь от холма пролегал таким образом, что тайком ускакать просто не получалось. Не тайком тоже, потому что кирасирские лошади на дистанциях в несколько вёрст легко обгоняли заметно менее крупных уланских. По крайней мере — если местность была не слишком пересечённой, то есть как сейчас…

Выходило так, что их догонят — поскачут они верхом или попытаются скрыться пешими — местность открытая… Сдаваться в плен негоже — Фридрих достаточно злопамятный человек и “рыцарским” его поведение к пленённым противникам никак не назовёшь — были уже прецеденты. Ну а не запомнить человека, которого считают одним из главных “виновников” поражения при Кунерсдорфе, особенно если самому королю пришлось пережить погоню сослуживцев этого человека… На хорошее отношение нельзя было надеяться — либо “помрёшь от ран”, либо вернёшься инвалидом, кашляющим кровью. Ну и в конце-концов — нужно было выручать товарищей, иначе обоз и охраняющих его улан просто вырежут при внезапной атаке.

В этот момент он вспомнил внезапно ту встречу со стариком перед попаданием сюда, свои слова и мысли…

— Что ж, — с горечью прошептал он сам себе, — не самая глупая смерть…

Быстро спустившись, коротко обрисовал ситуацию Макару.

— Отдавай-как мне свою пику, да пистолеты… Заряжены?

— Да… Э, господин поручик, я с вами!

— Что со мной? — жёстко спросил попаданец, — рука у тебе не рабочая, да и предупредить кто-то должен — иначе вырежут наш обоз и наших ребят вместе с обозом. Ясно?

Рядовой сглотнул.

— А как же…

— А вот так же. Повезёт — так жив останусь, а нет — так хоть помер не напрасно. Постараюсь задержать их хоть на пять минут, авось и оторвёшься — на длинных дистанциях наши лошадки лучше.

Вытащив заветный флакончик, он ножом отковырял пробку и налил в каску. Цыган обещал, что лошадь пьёт это охотно и совершенно дуреет, становясь храброй. Ну а как иначе заставить её идти лоб в лоб на кирасирских битюгов? Разбавить водой из фляги и вылить получившуюся смесь в подставленную ладонь — из каски коню неудобно.

Снежок вдохнул воздух и с явной охотой слизнул угощение. Ну всё…

— Давай, Макар — может и свидимся…

Обнялись на прощание и уланы вскочили на коней.

Выехав из-за холма на пофыркивающем белом коне, поручик неторопливо отправился к мосту, Макар же сходу принялся настёгивать свою кобылу. Со стороны кирасир раздались невнятные возгласы и примерно десяток всадников пришпорили коней, направляясь к мосту.

Пришпорил Снежка и Владимир — тот охотно пошёл и опытный наездник почувствовал, что конь буквально рвётся в битву. У него и самого сердце билось как сумасшедшее. Ноздри начали раздуваться, а губы растянулись в хищном оскале — бой!

— Слава! — Заорал он во всю глотку, переходя в галоп. Сильные руки, держащие пики, наклонили их почти горизонтально. Пруссаки завопили что неразборчиво и выставили палаши, сомкнув строй.